К сожалению, я не знаю их фамилий. Лишь немногих знаю по именам. Но здороваюсь почти со всеми. И почти все они здороваются со мной.
Они — это наши старики из Форест Хиллса.
Вспомните раздражительных советских пенсионеров. Вспомните их усталые, хмурые лица. Их дешевые папиросы. Их черные пальто и бесформенные скороходовские туфли. Их возбужденные, недовольные голоса:
— Я, мамаша, Перекоп брал! А ты мне чекушку без очереди не даешь…
А теперь пожалуйте к нам в Форест Хиллс.
Вы только посмотрите, как одеты наши старики! Как они моложавы и элегантны! Как доброжелательны и бодры!
Среди молодежи еще попадаются наглецы и грубияны. Старики же неизменно вежливы и корректны.
Люди нашего возраста порой ругают Америку. Пожилые люди оценивают ситуацию гораздо трезвее. Хотя перестройка им стоит куда больших усилий. Язык дается с бóльшим трудом. И пережитое напоминает о себе более властно…
Старики веселее, оптимистичнее нас. Среди молодежи больше распространено уныние. (Которое лишь издалека напоминает величие духа.)
Пожилые люди знают:
Уныние страшнее горя. Ибо горе есть разновидность созерцательного душевного опыта. Уныние же — сон души.
Старики не меркантильны. Они звонят мне в редакцию:
— Материально я вполне обеспечен. У меня есть все и даже больше. Но знаете, хочется чего-то еще… Вот и написал о том, что пережил…
Так попала к нам глава из повести Лейзера…
От пожилого человека не услышишь:
— А что я с этого буду иметь?..
Старикам важнее давать, а не брать.
И еще одно соображение. Именно старики — наиболее требовательные, дотошные и взыскательные читатели газеты. Именно старики нам пишут чаще других. Чаще других звонят в редакцию.
Старики поддержали нас в трудные месяцы. Старики нас ругают за промахи и ошибки…
Вчера я спешил на работу. Спустился в метро. Заметил отходящий поезд. И поленился ускорить шаги.
«Ну вот, — подумал я, — старею…»
Подумал и обрадовался.
Куплю себе розовые брюки. Куплю рубашку с попугаями. Выпишу газету «Новый американец». Буду умным, веселым, добродушным стариком из Форест Хиллса.
Человек умирает не в постели, не в больнице. Не в огне сражений и не под гранатами террористов.
Человек умирает в истории.
Пусть ему дана всего лишь минута. Порой этой минутой завершается час. А этим часом — год. А годом — столетие, эпоха.
Такая минута соединяет века.
Господин Садат — убит и похоронен в истории.
Он был сильным, разумным и миролюбивым человеком. Мир на Востоке — его личное достижение.
Мы говорим о роли личности в истории. Полагаем, что историю делают народные массы. То есть — все и никто. Я думаю, это говорится, чтобы избежать ответственности.
«Илиаду» написал Гомер. Паровую машину изобрел Джеймс Уатт. Крылья дали человечеству — братья Райт. А Ватерлоо проиграл Наполеон.
Русскую литературу создал Пушкин. Выволакивают ее из провинциальной трясины Бродский с Набоковым. А роман «Я шел на связь…» — произведение господина Любина. И массы тут ни при чем…
Часто пишут: «Музыка и слова народные». Затем выясняется, что народные слова принадлежат Алешковскому. Да и музыка — ему же…
Впервые евреи оплакивают смерть араба. Это не случайно.
Президент Садат добился консолидации власти. Остановил напор фанатиков ислама. Слегка приструнил Каддафи. Выдворил советских шпионов, да еще отобрал у них любимую Асуанскую плотину.
Вспоминается такая песня:
Жар пустыни мне очи щипет (?!),
И глаза застилает пот…
Напиши мне, мама, в Египет,
Как там Волга моя течет.
Эта песня — вершина экспансионистского нахальства. (Где уж там Киплингу с его африканскими маршами!) Садату она не понравилась…
У него было много врагов. Как у всякого миролюбивого человека. Потому что мир требует жесткой и целенаправленной воли.
Садат добился мира на Востоке. Мира, от которого зависит жизнь сотен тысяч людей. И который может рухнуть с гибелью одного-единственного человека.
Потому что мир — неустойчив. Люди злы. И нет конца человеческому безумию.
Садат творил добро неумолимо и жестко. Очевидно, не знал, не увидел другого пути.
Сердце такого человека открыто пулям.
Бывают ситуации, когда все правы. И те, кто за. И те, кто против.
Израиль решил не оказывать помощи тем эмигрантам, которые едут в Америку. Решение это продиктовано отнюдь не жестокостью израильских властей.
Израиль — маленькое, воюющее государство Ему необходимы военные и профессиональные кадры. Ему дорога идея объединения, монолитности своего народа. Значит, Сохнут будет помогать лишь тем, кто намерен жить в Израиле.
Решение, конечно, волевое, но психологически объяснимое. Сохнут руководствуется государственными интересами.
Хотя вряд ли это решение достигнет цели. Много ли проку от беженцев, которых заполучили насильственно?.. Нелегко будет превратить этих людей в героев даже капиталистического труда. И тем более — в доблестных солдат…
Однако решение принято. Американский госдепартамент высказался на эту тему критически. ХИАС заявил, что будет и дальше оказывать помощь тем, кто намерен ехать в Америку. Затем поползли тревожные слухи. Якобы господин Шафир взял свое заявление обратно. Видимо, не без давления Сохнута…
Все это довольно грустно. Грустно потому, что компрометирует саму идею демократии.